Хуже всего, что у меня нет ни капли терпения. Уж если с моей жизнью случилось что-то не то, я не стану дожидаться благоприятного момента, который наступит «всего» через неделю и позволит исправить ситуацию. Лучше уж я сам все окончательно испорчу, зато прямо сегодня, без всякого там «томительного ожидания» и дыхательной гимнастики!
Ждать и надеяться — верный способ скоропостижно рехнуться.
… Надежда, имеющая чудесное свойство умирать последней, все ещё теплилась в одном из тёмных закоулков моего сердца — предположительно, в левом желудочке.
Вперед, леди Меламори, и покажи всем этим Магистрам из «Хрюкающей Кошки», почем фунт Бубутиного дерьма в неурожайный год!
Никакое «разбитое сердце» не может испортить мой аппетит.
… Смех — это единственный известный мне способ быстро привести себя в чувство.
Человек не может страдать дольше, чем он может страдать: исчерпав свои возможности. То, что я испытывал, нельзя назвать жалостью. Просто все, что творилось с ней, в каком-то смысле происходило и со мной самим. Боль леди Таниты долетала до меня как звук телевизора, орущего в соседней квартире: она была не во мне, но я не мог от нее избавиться. Одним словом, я на собственной шкуре испытывал буквальное значение слова «сострадание».
Я был готов заплакать от умиления: какой же я все-таки славный! Дело вкуса, конечно, но мне нравится!
Воду здесь, увы, не подавали, так что я был вынужден довольствоваться стаканом какого-то кислого компота. Думаю, мы с Меламори были замечательной парочкой: хрупкое создание, налегающее на крепчайшую джубатыкскую пьянь, и здоровый мужик в Мантии Смерти, прихлебывающий компотик.