Знать и слышать собственными ушами – очень, знаете ли, разные ощущения.
От того, что «сам знаешь» все и про себя, и про то, что сейчас скажут, менее приятным услышанное не становится. Люди любят, когда им говорят приятные вещи.
Пытаться специально изменить другого человека — бесполезно. Но если он будет чувствовать, что его любят таким, какой он есть, и хотят помочь ему стать лучше, то он может сам захотеть измениться.
Если тебя много раз предавали, а ты всё равно продолжаешь верить людям, то рядом с тобой обязательно окажутся и такие, кто не предаст никогда.
Не верь внешности — даже самый красивый макияж женщина перед сном смывает. Не верь красивым словам — это всего лишь слова. Верь только внутренней красоте и поступкам, которые совершаются не на показ, а от души.
Только по-настоящему сильный человек может быть добрым, внимательным и заботливым. Остальные боятся быть такими, так как считают доброту проявлением слабости.
Можно прочитать в книгах и интернете множество мудрых афоризмов, выучить их наизусть и даже повесить на стену. Но истинный смысл они приобретут для тебя лишь после того, когда ты убедишься в справедливости слов на собственном опыте.
Балет — это ведь не только техника. Самые лучшие партии танцуют душой…
На Олимпе раздают совсем не те плюшки, которые виделись снизу, о которых там, снизу мечталось. Вот поэтому искусство – жестокая, быть может, самая жестокая из профессий. Добирается наш художник до Олимпа – весь ободранный, конкуренция же, промерзший – ну вот, думает, сейчас в волнах всенародной любви согреюсь. И обнаруживает, что всенародная любовь сконцентрирована на картинках, им нарисованным, а сам художник никому не нужен и не интересен. Всем наплевать, что у него бессонница или плечо от махания кисточкой болит – рисуй давай! И тянет художника – махнуть головой вниз с этого самого Олимпа и вообще отовсюду, из жестокого равнодушного мира. Но головой вниз все-таки страшно, а на Олимпе хоть вкусно кормят. А жестокий и равнодушный мир – ну то есть жестокую равнодушную публику – оттуда очень удобно ненавидеть. В отместку за равнодушие к его, художника, бессонницам и болям в плече.
Какого еще рожна тебе надо?.. Молод, здоров, крыша над головой, соображаешь лучше многих, не бедствуешь, так чего маешься? Не гневи судьбу, радуйся тому, что есть.
Будьте добры, употребляя слова, задумывайтесь об их смысле. Хоть немного, хоть на минуту.
Слезы, разумеется, не проливались никогда. Его Алина была сильна, как бывают сильны только ангелы или святые. Она всходила на алтарь искусства и знала, знала, знала, что это – алтарь. Но что с того? Боль, сжигающая тело, не имеет значения. Значение имеет только полет. Никакая цена за него не может быть слишком высокой. Искусство само знает, сколько взять с каждого. Снова и снова она бестрепетно шла в этот огонь – и улыбалась. И вновь репетировала – до изнеможения, до обмороков, до кровавых мозолей.
Умолчать о чем-то – да, это допустимо, умалчивать в этой жизни приходится о многом, хотя бы из вежливости. Но солгать?! Все равно что из помойного ведра пообедать.
Ноябрь стер все цвета, превратив пейзаж в черно-белую фотографию: старую, бледную, исцарапанную почти до неразличимости.
Очень хотелось выпить чего-нибудь горячего. Чаю, кофе, да хоть компоту – лишь бы горячего. Или даже просто – выпить. Чтоб почувствовать, как внутрь льется жидкий огонь, как растапливается, тает смерзшийся комок, как расправляются застывшие легкие, как горячая волна обжигает, омывает, оживляет упертую в ребра неудобную ледяную глыбу, превращая ее если не в пламенный, то хотя бы просто в мотор. В живое сердце. Вздрагивающее от предчувствий и замирающее от страха – но живое.
- 1
- 2