Князь вовсе не «дурачок» и никогда таким не был, а насчет значения, — то ведь еще бог знает в чем будет полагаться, чрез несколько лет, значение порядочного человека у нас в России: в прежних ли обязательных успехах по службе или в чем другом?
Да пусть мать дура, да ты все-таки будь с ней человек!..
Он денег твоих, десяти тысяч, пожалуй не возьмет, пожалуй и по совести не возьмет, а ночью придет и зарежет, да и вынет их из шкатулки. По совести вынет! Это у него не бесчестно! Это «благородного отчаяния порыв», это «отрицание» или там черт знает что… Тьфу! все навыворот, все кверху ногами пошли.
Коли вы уж сами, Евгений Павлыч, заявили сейчас, что даже сам защитник на суде объявил, что ничего нет естественнее, как по бедности шесть человек укокошить, так уж и впрямь последние времена пришли, этого я еще не слыхивала.
Я, как размыслю, всегда умнее поступаю и говорю; я думаю, и ты тоже.
— Он, впрочем, хорошо с нашими лицами вывернулся, — сказала Аглая, — всем польстил, даже и maman.
— Не остри, пожалуйста! — вскричала генеральша. — Не он польстил, а я польщена.
Да ведь вас до того тщеславие и гордость проели, что кончится тем, что вы друг друга переедите, это я вам предсказываю.
Деликатности и достоинству само сердце учит, а не танцмейстер.
Ничего нет лучше для исправления, как прежнее с раскаянием вспомнить.
Пойдемте, милейший, кофеем побалуемся, и вы нам про житье ваше скорбное расскажете.
Дура с сердцем и без ума такая же несчастная дура, как и дура с умом и без сердца.