Поль Верлен

Il ne faut jamais juger les gens sur leurs frеquentations. Tenez, Judas, par exemple, il avait des amis irrеprochables.

Не суди о человеке по его друзьям. У Иуды они были безупречны.

…И в сердце расправа,
И дождик с утра,
Откуда бы, право, такая хандра…

Мужчины, женщины, постоянно рождающиеся для любви, в полный голос заявите о своем чувстве, кричите: «Я люблю тебя», вопреки всем страданиям, проклятиям, презрению скотов, хуле моралистов. Кричите это вопреки всяческим превратностям, утратам, вопреки самой смерти… Любить — это единственный смысл жизни. И смысл смыслов, смысл счастья.

Долгие рыдания
скрипок
осени
ранят моё сердце
печальной
монотонностью.

Всё сжимается
и бледнеет, когда
пробивает его час,
я вспоминаю
прежние дни
и плачу.

И я ухожу
с осенним ветром,
который меня
носит туда-сюда,
подобно
мёртвому листу.

Я устал и бороться, и жить, и страдать,
Как затравленный волк от тоски пропадать.
‎Не изменят ли старые ноги,
‎Донесут ли живым до берлоги?
Мне бы в яму теперь завалиться и спать.
А тут эти своры… Рога на лугу.
Истерзан и зол, я по кочкам бегу.
Далеко от людей схоронил я жильё,
Но у этих собак золотое чутьё,
‎У Завистливой, Злой да Богатой.
‎И в тёмных стенах каземата
Длится месяцы, годы томленье моё.
На ужин-то ужас, беда на обед,
Постель-то на камне, а отдыха нет.

Пускай не так тобой любим,
Как я мечтаю,
И счет, и цену всем твоим
Изменам знаю,
Что до того мне, ангел мой,
Что до того мне,
Коль я живу тобой одной,
Себя не помня?

Ты веришь приметам и снам,
Пасьянсу, кофейной гуще,
А я — лишь тебе, вдохновенно лгущей.

Ты веришь дурным вестям,
Гаданьям и детским сказкам,
А я — только детским твоим гримаскам.

А я в объятьях твоих
Лишь верю в сладость объятий,
В пожар и прохладу ночной благодати.

И этой вере святой
Я верен всею душой,
И вот я живу и дышу лишь тобой.

Весь Шопенгауэр с его
Эпикурейством скучен, право.
Мне анархисты не по нраву.
Мне Ибсен ваш — не божество.

Где светоч? Бросьте. Что с моей
Душой пресыщенной сравнится?
Как ни язвите, мне страницы
Былых времен куда милей!

Люблю прозрачность ясных строк,
Люблю знакомое читать я,
Люблю не символ, а Распятье:
Две перекладины — и Бог.

Она из тех, пред кем святые согрешат,
Кто старого судью смутит при первой встрече.
Вот говорит (зубов сверкает белый ряд),
И русский выговор есть в итальянской речи!

В её глазах лазурь оправлена в эмаль,
Как бриллиант они, и твердый, и холодный.
Огонь её грудей, ланит её хрусталь
И кожи блеск — ни с чем, ни с чем не сходны!

К вам в душу заглянув, сквозь ласковые глазки,
Я увидал бы там изысканный пейзаж,
Где бродят с лютнями причудливые маски,
С маркизою Пьеро и с Коломбиной паж.

Поют они любовь и славят сладострастье,
Но на минорный лад звучит напев струны,
И, кажется, они не верят сами в счастье,
И песня их слита с сиянием луны.

Жизнь эта жалкая в трудах однообразных
Была бы без любви куда как нелегка.
Весёлым быть, когда кругом одна тоска,
Быть сильным и хиреть во всяких дырах грязных;
В огромных городах не слушать шумов разных;
Пускай лишь колокол зовет издалека.

Не унывай, любовь моя!
Пускай счастливцев зависть гложет:
Никто на свете так не может
Любить, как любим ты и я!

Мало в дни стыда и скуки
Сочетать сердца и руки,
Нужно души повенчать —
Две отваги одиноких,
Чтоб удары бурь жестоких
Вместе на себя принять.

Прекрасный, слабый пол! Мы столько испытали
От этих нежных рук и радостей и бед!
Глаза, в чьей глубине животной страсти нет.
Мужской звериный пыл нередко укрощали.

Точёный носик ваш, ей-ей, —
Соперник этих глаз и ушек:
Как завитки морских ракушек,
Искусны линии ноздрей.