Москва — родной для меня город, и я её люблю, что бы с ней ни вытворяли. Я не градостроитель, но то, что сейчас делается, считаю варварством. Все эти замороженные сосульки вроде «Сити» выглядели бы красиво где-нибудь в Сингапуре, где все одинаково железобетонное, возникшее на месте лачуг. Где не было многовековой истории, которую надо сохранять, а была необходимость построить жилье людям. Грубо говоря, одна тема: нашли нефть на практически голом месте — и давай на радостях сосульки из стекла и металла ставить. Но когда у места есть глубочайшая и яркая история, так размашисто её уничтожать непростительно.
Вечерняя Москва – это не ночная Москва, это совсем-совсем другой город, и его Элеонора Николаевна Лозинцева тоже любила, уже за одно то любила, что он совсем не был похож ни на город утренний, сонный и свежий, ни на дневной, суетливый и бестолковый. В вечерней Москве не было бестолковости, в ней все было расписано и четко, все слои двигались в понятном порядке и в прогнозируемом направлении. Из театров. Из ресторанов. В ночные клубы и казино. Со свиданий. В бордели. Из гостей. На тусовки, как богемные, так и полукриминальные. Вечером здесь образуется особый мир, свой, непонятный и загадочный, мир наркоманов и тех, кто хочет быть на них похожими, мир молодых людей, которые сидят исключительно на спинках скамеек, поставив ноги на сиденья, мир девушек с выбеленными лицами и вычерненными волосами и молодых людей, с делано деловитым видом переходящих от одной компании к другой и создающих самим себе иллюзию занятости, нужности и вообще активности. Мир этот источал опасность, и если в семь-восемь вечера эта опасность еле-еле витала в воздухе, то к десяти-одиннадцати часам она сгущалась в атмосфере и становилась похожа на кисель, сквозь который порой было трудно пройти.
Твердят: ты с Азией Европа,
Славянский и татарский Рим,
И то, что зрелось до потопа,
В тебе ещё и ныне зрим.
В тебе и новый мир, и древний;
В тебе пасут свои стада
Патриархальные деревни
У Патриаршего пруда.
Пояснение к цитате:
17 мая 1858
О! Как пуста, о! как мертва
Первопрестольная Москва!
Ее напрасно украшают,
Ее напрасно наряжают…
Огромных зданий стройный вид,
Фонтаны, выдумка Востока,
Везде чугун, везде гранит,
Сады, мосты, объем широкий
Несметных улиц, — все блестит
Изящной роскошью, все ново,
Все жизни ждёт, для ней готово…
Но жизни нет!.. Она мертва,
Первопрестольная Москва!
С домов боярских герб старинный
Пропал, исчез… и с каждым днём
Расчётливым покупщиком
В слепом неведенье, невинно
Стираются следы веков.
Пояснение к цитате:
27 июня 1840 года
Москва — мой второй дом, а Тимофей Кургин, с которым мы вместе создали и развиваем проект TMT Russia – мой друг и брат.
— Где на Таганке?
― Вот за тем домом направо.
― За тем домом.. Это театр На Таганке!
Поменяв российский беспредел
На хороший климат и провизию,
Улетаю из Москвы в провинцию.
Для меня означенный Рай наступит в то самое мгновение, как в Москве исчезнут семечки.
– В России одна Москва меняется, – философски заметил Дамиан, – и не всегда в лучшую сторону.
В Москве, деточка, в Москве, столи-и-и-и-и-ца!
Я без мамочки и без папочки
В путь отправилась из Москвы.
Нет бесстрашнее Красной Шапочки
И наивнее нет, увы.
Блажен, кто шумную Москву
Для хижинки не покидает…
И не во сне, а наяву
Свою любовницу ласкает.
Глядя на спокойное созвездие, я долго слушал приглушенные гулы Москвы, и любовь к ней сжала мое сердце.
Я слыхал, в Москве пространной
Много злата, серебра;
Град пестольный, град избранный,
Много всякого добра!
На клячонке я собрался
На Москву хоть посмотреть,
И Катюше обещался
Там на девок не глядеть.
Здесь огромные палаты,
Много, много здесь всего!
Люди все в Москве богаты,
Нет лишь счастья одного.