Вот так: сначала бросаешь курить — бросаешь
курить ради дочерей, — а потом споришь с их матерью, как им лучше объяснить, почему ты пытался покончить с собой. О таком не рассказывают на консультациях для будущих родителей. Здесь все дело в расстоянии. Я был от них все дальше и дальше; девочки становились все меньше и меньше, пока не превратились в едва различимые точки, до которых было не дотянуться — во всех смыслах этого слова. Но разглядеть выражения лиц маленьких точек невозможно, и получается, не нужно было беспокоиться, что на этих лицах — радость или печаль. Разве не поэтому мы спокойно давим муравьев? А потом в голову приходят мысли о самоубийстве; мысли, которые не могут прийти в голову, пока тебе в глаза смотрит твой ребенок.
Но если честно, я не ощущал себя умирающим человеком, я ощущал себя человеком, у которого время от времени возникает желание умереть, но это разные вещи. Человек, который хочет умереть, и зол, и полон жизни, и опустошен, и полон отчаяния, и изнемогает от скуки — все одновременно; он хочет драться со всеми, а еще он хочет свернуться калачиком, спрятавшись в
шкафу. Он хочет попросить у всех прощения и дать всем понять, как сильно они его задели. Я не верю, что умирающие люди ощущают то же самое, если только умирание — это не хуже, чем я думал.
…сам факт столкновения с человеком, давным-давно утерянным из виду, внезапно возвращает нас в то состояние, в каком мы пребывали в пору наших частых встреч…
Я смотрю в зеркало и вижу то же лицо, но оно уже не моё. Глаза, вроде такие же, зеленые, грустные, но не мои. Из зеркала на меня смотрит чужая женщина с моим лицом.
Всего лишь. Не больше.
Я пытаюсь улыбаться не своими губами. Так нужно. Улыбаюсь лишь для того, чтобы люди задавали меньше вопросов. Так положено.
Главное не одежда, а момент. Когда я был хоккеистом, мне часто приходилось выходить в свет, хоть и не хотелось. Ты надеваешь свой лучший костюм и сразу все, ты звезда. В этот момент ты выходишь в свет и говоришь, что ты лучший.
Какая разница, кем меня считают? Я ощущаю себя частью чего-то большего.
Я чувствую… простор. Ту свободу, которую мы имеем счастье называть реальностью. И где — как всегда говорят — всё возможно.
I sense…space. A kinda latitude of what we happily call reality, in which, as everybody keeps saying… anything’s possible.
Время. Невозможно его увидеть, невозможно его услышать, взвесить или измерить в лаборатории. Это субъективное ощущение превращения. То, что мы есть по сравнению с тем, чем мы были мгновение назад, превращаюсь в то, чем мы станем ещё через мгновение.
Time. We can’t see it, we can’t hear it, we can’t weigh it, we can’t measure it in a laboratory. It is a subjective sense of becoming what we are instead of what we were a nanosecond ago, becoming what we will be in another nanosecond.
Знаешь, бывает такое, что любишь свой город всем сердцем, а жить в нем уже не можешь. Ищешь свое счастье и думаешь, что, быть может, оно где-то в другом городе. А может, это даже не поиск счастья. Просто город вытесняет. Ему так хочется…
Влюбленные всегда испытывают два ощущения, граничащих с легкой истерией. Прежде всего, они находят в жизни все мыслимые и немыслимые достоинства. Повседневность внезапно становится режимом, и все заботы, отравляющие существование любого почтенного холостяка, исчезают в новообретенной легкости. Жизнь кажется им прекрасной столь же безосновательно, сколь безосновательно станут они позже восторгаться красотой своего уродливого младенца. Второе ощущение – великое опьянение.
Находясь в самом сердце круга,
Я представляю себя вне него.
Вне миров,
Вне чувств,
Вне ощущений.
Чувствую время.
Не жгла я в лампаде ни масло оливы,
Ни ладан ни травы лесные,
Не шла к алтарю великою жрицей;
Хриплым шепотом изнеможденно
В солнце снег осязаю ярко,
Неистово-яростно-свежим
В золотом сияньи с надеждой
Искренне верной.
Более верной, чем море дну своему из песка,
Более близкой, чем плод у матери в лоне.
– Это не комната. Это сущий колодец. Я чувствую себя ведром, которое туда опустили.
– Но ведь так нельзя жить, Фаина.
– А кто вам сказал, что это жизнь?
Всю жизнь ощущаю какое-то странное равнодушие, немного похожее на холод в сердце: как будто все, что со мной происходит, не на самом деле. Как будто я просто сплю и все равно придется просыпаться, поэтому не стоит слишком интересоваться подробностями сна.
Красота вызывает счастье. Счастье улучшает мироощущение.
Beauty increases happiness. Happiness improves outlook.
— У вас не бывает… Вот вы приходите куда-нибудь в первый раз… А вам кажется, что вы здесь уже были? И все вроде знакомо запахи, звуки… У вас не бывает?
— Нет, не бывает. Я всегда помню, где я была, когда и с кем.