Человек, который уверен в своих знаниях, снисходителен к другим.
Даже в самом добром снисхождении всегда присутствует толика унижения.
Далеко не каждая женщина и не каждый мужчина достойны уважения, но любой мужчина и любая женщина заслуживают снисхождения.
Даже само честолюбие менее бесцеремонно с человеческой жизнью, чем скука; честолюбие охотно щеголяет своей снисходительностью, скука же кровожадна, как людоед.
Снисхождение всегда бывает от чего-то одному к чему-то другому.
… я стараюсь все понять, я копаюсь во всех науках и во всех литературах вплоть до негритянских сказочек и с какой-то мистической радостью обнаруживаю, что, проявляя чуточку терпенья, можно найти взаимопонимание со всеми людьми, любого цвета кожи и любой веры. Видимо, существует какая-то общая человеческая логика и общий запас человеческих ценностей, как любовь, юмор, оптимизм или охота вкусно покушать и много-много других вещей, без которых нельзя существовать. И вот порой меня охватывает ужас, что я не могу понять коммунистов. Я сочувствую идеалам коммунизма, но не могу постичь его метод. Иногда мне кажется, будто они говорят на непонятном мне иностранном языке и их мышление подчиняется иным законам. Если один народ верит в то, что люди должны как-то притерпеться друг к другу, а другой — что им следует друг друга пожирать, то это, конечно, очень существенное различие, но отнюдь не принципиальное; но вот если коммунисты полагают, что при некоторых обстоятельствах вешать и расстреливать людей не более серьезное дело, чем давить клопов, так уж этого я никак не могу понять, даже если мне будут объяснять по-чешски…
Любая снисходительность или нерешительность — это слабость. Во всяком случае, именно так её расценивают окружающие.
Снисходительность – характерная черта того, кто ищет истину. Крайняя нетерпимость и аморальность наблюдается у того, кто истину нашел и нашел единство с себе подобными. Между двумя свободами лежит снисходительность. Между двумя несвободами лежит проблема, в том числе проблема для окружающих.
Поистине жуткая мысль: как часто люди благородные и снисходительные обращают свою любовь к тем, кто ее не заслуживает.
… кошка может смотреть на Короля. Но и Король может посмотреть на кошку.
Тихие задумчивые озера с поволокой вечернего тумана, кристальные окошки родников, утоляющие жажду ценой ломоты в зубах, инеистые глыбы льда, задорно журчащие ручьи, а при необходимости — взмученный яростью поток, сметающий всё на своем пути. Вода уступчива и снисходительна, однако не стоит обольщаться. Она может принять любую форму, но удержать ее в горстях ты не сумеешь, как не старайся. Как и удержаться на плаву, если ты — топор. Хороший такой топор, мрачно подумала я, увесистый, прям гномья секира на стальной ручке. Даже не булькнет. Будешь потом ракам справки предъявлять о гидродинамически рассчитанной форме лезвия и облегченном сплаве…
Она всегда мысленно упрекала его, что он недостаточно ее любит. Свою собственную любовь она считала чем-то, что исключает всякое сомнение, а его любовь — простой снисходительностью.
Если бы у кошки были крылья, она бы не снизошла до того чтобы стать птицей, и стала бы ангелом.
Приобщись к чужой боли и чужой ограниченности — тогда определишь и меру требовательности, и меру снисходительности…