Всю жизнь мне нужны были женщины. И всю жизнь они почти ничего не приносили мне, кроме горя. И больше всего – те, к кому я питал самые, так сказать, чистые и самые благородные чувства.
Теперь вы держите в тюрьме не меня. Вы держите в тюрьме свою смерть.
Знаете, что меня в вас пугает? В вас есть что-то такое, о чем вы даже не подозреваете. Не знаете, что оно в вас есть.
Вы думаете, я сумасшедший, раз сделал то, что сделал. Я не сумасшедший. Просто вы – ну, просто вы – единственная. Больше никого нет. И никогда не было. Только вы.
Избегай словоизвержений. Не разглагольствуй на заранее заготовленные темы, не вещай о заранее обсосанных идеях, чтобы произвести впечатление на слушателей.
— То есть учиться быть самим собой — это и значит жениться и завести очаг?
— Да, а что?
— Верный заработок и домик в зеленой зоне?
— Таков удел большинства.
— Лучше сдохнуть.
А ему вдруг подумалось: до чего же наше существование зависит от случайностей; ведь нужно было так немного — одно её слово, телефонный звонок, и они встретились бы.
В его курсе лекций была одна особенно популярная – об искусстве как санкционированной галлюцинации.
Мужчина воспринимает объект, женщина – взаимоотношения объектов. Нуждаются ли объекты друг в друге, любят ли, утоляют ли друг друга. Это добавочное измерение души, которого мужчины лишены, делает войну отвратительной и непостижимой в глазах истинных женщин. Хотите знать, что такое война? Война – это психоз, порожденный чьим-то неумением прозревать взаимоотношения вещей. Наши взаимоотношения с ближними своими. С экономикой, историей. Но прежде всего – с ничто. Со смертью.
– Оказывается, у меня больше товарищей по несчастью, чем я думал.
– По несчастью?
– А как еще назвать тех, кого подвергают мукам, не оставляя никакого выбора?
– Звучит как строгая дефиниция рода людского.
Волки в одиночку не охотятся — всегда стаей. Одинокий волк — это просто красивая легенда.
Уже давно я пришел к выводу, что любая официальная религия являет собой ярчайший пример соответствия отжившим условиям. Если б меня спросили, от какого балласта следует миру избавиться ради его же блага, я бы не задумываясь ответил: от всякой официальной религии. Но я не отрицаю ее былую необходимость. Ни в коей мере я не отвергаю (вправе ли писатель?) нужность религии, впоследствии даже слепой и закоснелой, на том этапе, когда устаревший остов разрушают или подгоняют к новым условиям.
— Я стану говорить правду.
— А я, по своему усмотрению, поверю или не поверю.
— Правда — верь или не верь — останется правдой.
— Тогда мое неверие ей не в убыток.