Нам жизнь дорога, так что мне начхать на все, что не есть я.
— Ваше Высочество, ваш ромашковый чай.
— С коньяком?
— Разумеется.
— Благодарю.
— Зачем ты нюхаешь свой чай?
— Проверяю его на крепость. Эта ромашка бывает на редкость крепкой.
— Вы включили приемник?
— Нет, господин граф!
— Но мы слышали звуки музыки.
— Да, господин граф!
— Так, выходит, вы его и включили.
— Нет-нет, господин граф!
— Выходит, я сошел с ума?
— Да, господин граф… какая-то чертовщина завелась в доме!
Сидя выше остальных, некоторые возносятся аж за облака. Но на свинью хоть седло надень — все равно хряком останется.
— Мери, так лето же! — пожал плечами парень с таким видом, как будто это все объясняло. Потом он заметил меня, посмотрел заинтересованным взглядом и, картинно откидывая со лба смоляную прядь, вкрадчиво поинтересовался: — А кто эта прекрасная барышня?
Меня одарили улыбкой записного сердцееда и прогулялись по фигуре еще раз более откровенным взглядом.
Ой, мама… Он же призрак! Что это за мир такой?!
— Это Юлия, — представила меня хранительница дома. — Риале господина Феликса.
Минута молчания. Притом отнюдь не скорбная. Я бы сказала, радостная неимоверно, так как на лицах прислуги расцветало такое счастливое выражение, что мне стало жутко.
Сказать он должен прямо,
Назад лет двадцать пять,
Из кожи лезла дама,
Чтоб платье показать.
Теперь, не зная срама,
Той моде не под стать,
Из платья лезет дама,
Чтоб кожу показать.
Печаль вам чересчур сгустила кровь,
А меланхолия родит безумье.